Безумие  - Ринат Валиуллин

– Не сходи с ума, там одиноко, – начала повторять в бульоне рассвета какая-то заботливая птица.

– Время не подскажете? Хотя бы примерно.

– Могу сказать только примерно…

– Не томите.

– Вторник.

Два раза прокричала громко птица.

* * *

«Вторник, как второй мужчина: появляется для того, чтобы быстрее забыть понедельник», улыбался ей кофе из чашки. Глядя на эту улыбку, девушка понимала, что умение радоваться жизни самое необходимое из всех. Никто не сможет этому научить, только сама себя. «Ему было проще, он был любовником, а я любила». Иногда мне хотелось оставить ему на шее засос, чтобы остальные женщины видели, что занято, что моё, что заГублено. «Любовник, кто бы мог подумать, у меня». Чем чаще я мысленно выставляла его за дверь, тем тяжелее был его чемодан, набитый моей любовью.

– Поднимите мне веки! – произнёс он сквозь сон.

– Похоже на рекламу салона красоты.

– С немудрёным названием «Вий».

Я попыталась поднять ему одно веко. На меня посмотрел круглый, как циферблат, белый зрачок:

– Время не подскажете?

– Зачем вам? Будьте лучше счастливы, – опустила обратно.

– С такими снами куда уж.

– А что тебе снилось?

– Будущее. Несчастное какое-то. Пасмурное.

– Да. Счастливые люди, как правило, не знают, что будет завтра, и, как правило № 2, не зацикливаются на том, что было вчера. Неужели тебе надоело быть счастливым?

– Для счастья мне не хватает кофе. Кофе будет? – открыл он глаза и увидел Шилу.

– Кофе будит, если хороший.

– Ну, и? Не вижу действий. Я вижу, девушка чем-то взволнована. Дай, я приласкаю твои мысли.

– Что могло бы случиться сегодня, начни я день не с кофе, а с шампанского?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю. Семь утра. Встаю ради чашки кофе, а потом не замечаю, как день прошёл. И так каждое утро. Где всё самое потрясающее, ради чего мы родились? Сколько можно ждать?

– Самое потрясающее случается, когда ты этого не ждёшь, и уж тем более не стоишь за этим в очереди.

– Ты сейчас в какой очереди? – поцеловала его Шила в волосатую грудь.

– За шампанским. Что у нас есть к шампанскому?

– Ванна.

– Сейчас наберу.

– Не, чуть позже, когда я доеду до работы. Мне уже бежать надо.

– Что, даже чаю не выпьешь?

– Я в 9 утра должна уже работать.

– Что за глаголы «должна», «работать»?

– В данном случае это не глаголы, это форма существования.

– Что за форма такая? Надо её скидывать скорее.

– Я бы с радостью, но как?

– Я тебе помогу.

– От тебя дождёшься. 7.15 утра, а меня ещё никто не поцеловал.

* * *

– Ты чего кричишь? – толкнула меня в постели жена.

– Опять приснилось, что меня повторно забирают в Армию. Я им объясняю, что я там уже был, что это какая-то ошибка. А мне говорят: «Ты смотрел фильм “12 лет рабства”?» – «Да, при чём здесь это? По какому праву вы меня забираете?» – «По факту, посмотри фильм, ты всё поймёшь».

Рассказывал я свой сон Шиле, хотя она слышала его уже не раз, но всё чаще не слушала. Я понял, что она снова уснула.

Это сновидение преследовало меня давно. Воевать не хотелось, армию смотрел целых два года. Я снимал в казарме койку на первом ярусе. Небо затянуто шинелью, только звёзды пуговиц. Запах шинели въелся мне в голову и теперь снова напомнил о себе, словно воспоминания отрывали какую-то баночку с надписью ДМБ-02, и вот уже кумар войлока заволакивает. Нужен был свежий воздух, чтобы продышать эту армейскую мигрень.

«И здесь звёзды». Я вышел на балкон и долго смотрел на звёзды: «Мой тусклый свет вряд ли сможет до них когда-нибудь дойти». Мой взгляд спустился ниже и стал шарить, словно фонарик по окнам, веки некоторых были задраны, иные светились, пытаясь выйти за рамки. В окнах мерцала новогодняя суета, настоянная на шишках, набитых за прошедший год. Пахло искусственной хвоёй. «Все мечтают светиться поярче, засветиться», – вернулся я к звёздам. Но никто не знает как. Никто не знает, взойдёт ли его звезда или, как максимум, увенчает ёлку бытового общежития, а как минимум пролежит на дне внутреннего океана. Некоторые лучше и вовсе не беспокоить, – вспомнил, как однажды вытащил на берег морскую звезду из средиземной воды. Та была склизкой и холодной, покрытая мелкими щупальцами. Шарм её на суше сразу пропал, на поверку та оказалась серой, беззащитной и тусклой, сразу захотелось вернуть её морю за ненадобностью. Позже я видел, как мальчик выудил её и уже показывал своим родителям.

Луна всё это время наблюдала за мной, она набрала за последнюю неделю. «Конечно, сожрать столько темноты», но была ещё не полной, вполне себе привлекательной. В нашем понимании она питалась тенью, которую бросала на неё Земля. Вдруг сверху, балконом выше, открылась дверь, и на меня посыпались голоса:

– Влюблённость – моё постоянное состояние. Состояние это мне необходимо, чтобы спасаться от душевной нищеты, чтобы быть щедрой и транжирить его на радость. Когда-то я влюбилась в тебя, но сейчас ты стал деревом. А я, дура, не зная, что с этим делать, влюбилась в твою тень.

– Это ты к чему?

– Я говорю, что ты создал из меня свою тень, а потом бросил. Люди бросают тень, – произнесла она задумчиво. Потом улыбнулась. А может, и не улыбалась вовсе, но мне так показалось. Я слушал, как зачарованный, этот красивый диалог.

– Чувствую себя предателем.

– Ты думаешь, что мужчины чувствуют себя предателями, когда уходят от женщины?

– Только настоящие.

– А ты настоящий?

– Да. Я никуда никогда от тебя не уйду.

– Это противоречит всем законам физики, – разглядывала она себя в отражении в окне. – Мужчины всегда тянутся к тем, кто помоложе.

– Когда человек на грани, он попадает в другое измерение, и ему под силу вещи, противоречащие всем законам физики.

– А ты на грани? – пролетела сигаретой комета и скрипнула дверь.

– С тобой иначе нельзя, – помчался ей вдогонку астероид и затворил за собой мизансцену. Она не любила снег. А он ещё был. Снег в апреле навевал в её память бывшего, будто тот звонил, а она не брала трубку, чтобы не накрыло снова. Иногда она мысленно меняла мужчин, не то чтобы она была беспорядочна в связях, просто ей хотелось, поменять тариф. Женщине всегда хотелось что-нибудь поменять, особенно когда не удавалось себя. Этот предлагал своё одеяло, но спать под ним стало слишком душно.

«Все мы питаемся друг другом, а потом, когда любовь уходит, её тенью», – бросил я вместо тени окурок в темноту. Тот воткнулся в снег и погас, а его огонёк ещё долго дымился в моём подсознании. Я смотрел вниз. К бычку подлетел голубь, но курить не стал. Потом ещё один, и ещё. Голуби, как серые коты, летать по-старому в другие города не хотят, сплошные променады, а по-новому получается только попрошайничать. Потом выскочил пёс и всех их заставил вспомнить, что есть крылья. «Впрочем, и человеку тоже надо постоянно напоминать кнутом или пряником, что у того есть крылья». Жена тоже всё время хотела собаку. «Куда её присобачить в квартире, нам самим не развернуться».